О местных обычаях, переворот в законах варваров и римском праве

Произведения о духе законов / О происхождении и изменениях гражданских законов у французов / О местных обычаях, переворот в законах варваров и римском праве

Из многих памятников видно, что местные обычаи существовали уже при королях первой и второй династии. В этих памятниках говорится о местном обычае, о древнем обыкновении, об обычае вообще, о законах и обычаях. Некоторые авторы полагали, что обычаями назывались законы варваров, а законом — римское право. Я докажу ошибочность этого мнения. Король Пипин издал повеление, чтобы везде, где не окажется соответствующего закона, следовали обычаю, но чтобы обычаю не оказывалось предпочтения перед законом. Но говорить, что римскому праву оказывалось предпочтение перед законами варваров, значит ниспровергать все древние памятники и в первую очередь самые эти законы варваров, которые постоянно говорят противоположное.

Законы варваров не только не были обычаями, но эти самые законы как личные ввели в употребление обычаи. Салический закон, например, был личным законом; но в странах, заселенных по преимуществу салическими франками, при всех своих свойствах чисто личного закона он становился законом территориальным по отношению к этим салическим франкам и оставался личным только для франков, живших в других местах. Если же там, где салический закон был законом территориальным, оказалось бы много бургундов, аллеманов и даже римлян, которые имели бы часто спорные дела, то эти последние стали бы решаться по законам этих народов и большое количество решений, вынесенных согласно тем или иным из этих законов, должно было ввести в стране новые обычаи. Это отлично объясняет смысл постановления Пипина. Обычаи эти, естественно, могли быть усвоены самими местными франками в тех случаях, для которых не давали решения салические законы; но из этого еще не следовало, чтобы новые обычаи могли взять верх над салическими законами.

Таким образом, в каждой области существовал господствующий закон вместе с вновь принятыми обычаями, которые служили дополнением к господствующему закону, если только ему не противоречили.

Они могли даже дополнять закон, который не был территориальным. Поясним это на том же примере. Если бы в таком месте, где салический закон имел значение территориального, был судим бургунд по бургундскому закону и в этом последнем не нашлось бы подходящего к случаю постановления, то, несомненно, решение вынесено было бы на основании местного юридического обычая.

Во время короля Пипина действующее обычное право имело менее силы, чем законы; по вскоре затем обычай уничтожил законы. А так как вновь появляющиеся постановления суть лекарства, указывающие на существование болезни, то можно думать, что уже во время Пипина начали предпочитать обычаи законам.

Сказанное служит объяснением тому, каким образом римское право уже с первых времен начало делаться правом территориальным, как то видно из пистского эдикта, и каким образом продолжал оставаться в употреблении совместно с ним и готский закон, как то подтверждается собранием в Труа, о котором я говорил выше.

Римский закон сделался общим личным законом, а готский — частным личным законом; следовательно, римский закон был законом территориальным. Но каким образом произошло, что невежество повсеместно уничтожило личные законы варваров, тогда как римское право продолжало существовать как территориальный закон в вестготских и бургундских провинциях? Я отвечу на это, что римский закон постигла приблизительно та же участь, что и другие личные законы; иначе мы и теперь еще имели бы кодекс Феодосия в тех провинциях, в которых римский закон был законом территориальным, вместо действующих у них законов Юстиниана. В этих провинциях осталось почти лишь одно название областей римского или писаного права да та любовь к нему, которую питают народы к своему закону, особенно когда смотрят на него как на привилегию, да несколько постановлений римского права, сохранившихся в памяти людей. Но и этого было достаточно, чтобы компиляция Юстиниана при появлении своем была принята в провинциях, находившихся под властью готов и бургундов, как писаный закон, тогда как в исконных владениях франков ее приняли только как писаный разум.